Регистрация нового пользователя

Лили Эванс, Лили Поттер, Лили… Он не так часто думал о ней, и все же не забывал ее ни на секунду. За без малого тридцать лет образ Лили как будто сросся с ним, вошел в его плоть и кровь, поселился в нем, как вторая душа.
Однажды, в раннем детстве – когда Тобиас еще интересовался воспитанием единственного сына – отец взял его с собой в церковь, на воскресную службу. Ерзая между отцом и бабушкой на жесткой скамье, полусонный Северус изнывал от томительной непонятности происходящего. Но в его цепкую детскую память врезалось, как седой человек в блестящем наряде рассказывал про богача, распродавшего все свое имущество, чтобы купить прекрасную жемчужину. Всю обратную дорогу мальчик силился вообразить себе это сказочное сокровище и упрямо не желал верить старшим, которые втолковывали ему, что жемчуг – это блестящие белые камешки, которые достают из устричных раковин.
Жизнь сама разрешила детское недоумение – прекрасная жемчужина явилась в образе зеленоглазой девочки-соседки по имени Лили.
Северус понял смысл истории про богача в ту ночь, когда Темный Лорд откинулся в обитом бархатом кресле гостиной Малфой-мэнор, потер переносицу и устало произнес: «И все-таки, Снейп, я склоняюсь к тому, что в пророчестве речь шла о Поттерах».
Северус ощущал себя предателем и полным ничтожеством, когда валялся в ногах Дамблдора, умоляя о спасении Лили. Но все же, не колеблясь, продал свою гордость, добытые нелегким трудом уважение друзей и внимание Темного Лорда, надежды на обеспеченное будущее и застарелую, выкристаллизовавшуюся ненависть к Джеймсу Поттеру за жизнь для Лили. Пусть этот шанс оказался пустышкой, он не жалел – Лили стоила и большего.
И странное дело – с тех пор он перестал тяготиться одиночеством.

Не забывай пламя огня,
Где мы с тобой греем себя…

Чем больше через его класс в подземельях проходило мальчишек и девчонок – чистокровных, полукровных, магглорожденных, тем меньше Северус понимал, как смог бросить в лицо Лили обидное слово «грязнокровка».
Его долго жег стыд за нелепую, грубую выходку. Особенно мучительными были ночные часы, когда Северус ворочался в постели и то старался спрятаться от назойливых мыслей под подушкой, то пытался уговорить себя, что ничего страшного, в сущности, не произошло. Все каникулы он хвостом ходил за Лили, следил за ней, прячась, как мальчишка, за заборами и кустами. Она больше не выказывала обиды и даже, когда рядом не было сестры, иногда снисходила до разговора – но прежней близости между ними не было и в помине. К осени Северус молча смирился со своей потерей.
В тот год у него открылся особый дар к зельеварению. Ему и раньше случалось исправлять инструкции в учебнике, но в ту зиму, когда в классе дыхание от холода превращалось в пар, а пальцы приходилось отогревать чуть ли не в котле, чтобы вернуть им нужную степень чувствительности, гениальные догадки словно сыпались на него с неба. Северус завел манеру как бы в увлечении работой комментировать каждую стадию приготовления зелья. Лили игнорировала полные скрытого ехидства разглагольствования об оттенках бурлящей в котле жидкости так же безразлично, как отклоняла летом робкие попытки примирения, но сам вызов принимала – и Гораций Слизнорт восторженно метался между их партами, не решаясь отдать одному из двух своих лучших учеников пальму первенства.

Я улечу к себе, я улечу к тебе –
На небо за звездой. Высоко…
Тихий полет – это легко…

Полеты были его второй, после Лили, тайной страстью. Как-то раз в раннем детстве – в то время Эйлин еще пыталась вести светскую жизнь – мама взяла его в гости к своей школьной приятельнице. Младшая дочка хозяйки дома, надменная пятилетняя красотка в белых бантах, знающая о жизни все и вся, предложила Северусу покататься на игрушечной метле. Попытки оседлать норовистую «лошадку» под снисходительные поучения и смешки девочки закончились некрасивой ссорой, соплями и ревом, но умение летать после того долго казалось ему знаком избранности, печатью принадлежности к высшей касте.
Именно своей непостижимой властью над воздушной стихией Лили покорила его несколькими годами позже. Тайком Северус много раз пытался повторить ее трюк с качелями, но только зря разбивал коленки и ладони.
Первый увиденный квиддичный матч надолго захватил его воображение. У игроков, носившихся по стадиону разноцветными молниями, было все, чего так отчаянно не хватало Северусу, – сила, ловкость, стремительность, удаль, изящество, поддержка других членов команды… Популярность. Отгородившись от всего мира плотным пологом кровати, он часами мечтал о том, как станет знаменитым игроком в квиддич, охотником или ловцом. Своими фантазиями Северус не делился даже с Лили, но зато целый год терзал ее уши рассуждениями о сравнительных шансах команд в школьном кубке по квиддичу.
Его не взяли в факультетскую сборную ни на втором курсе, ни на третьем, ни на четвертом. Потом он и сам перестал пытаться в нее попасть – на школьном небосклоне уже вовсю сияла звезда великого и непревзойденного Джеймса Поттера.

В самом конце второго курса – тогда он еще мог состязаться в воздухе с ненавистным гриффиндорцем хотя бы заочно – Северус зазвал Лили покататься после ужина на метлах. Они покружили над озером, подразнили кальмара, а потом Северус, рисуясь перед спутницей, направил старенький школьный «Чистомет» прямо вверх. Далеко-далеко внизу остались могучие дубы Запретного Леса и шпили школьных башен, озеро превратилось в смешную кляксу на зеленом фоне, а Лили стала крошечной, отчаянно мечущейся точкой. Зато теперь на темной стороне горизонта можно было разглядеть первую вечернюю звездочку, еще не видную с земли. Северус захлебывался восторгом – наверняка Поттер никогда не забирался на такую головокружительную высоту.
По-настоящему страшно ему стало тогда, когда от встречного порыва ветра метлу повело в сторону, и Северус чуть не потерял управление. Он бестолково кружил почти на месте, не решаясь послать ненадежный «Чистомет» в пике. Потом все же начал спускаться – осторожно совершая широкие витки по нисходящей спирали. Уже на земле Лили подбежала к нему, сначала стукнула, потом – в первый и единственный раз в жизни – обняла и разревелась, сбивчиво признавшись, что жутко перепугалась за него. И Северус, самый большой глупец из всех тринадцатилетних глупцов на свете, вместо того, чтобы обнять подругу в ответ, отстранился и важно заявил, что мужчинам не к лицу бояться риска.
Но ему тогда и в самом деле казалось, что упасть ему не дадут. По крайней мере, не в этот раз.

Не забывай сердце мое,
Песни мои навсегда с тобой…

Дважды – после того, как Лили начала встречаться с Поттером, и после ее гибели – он начинал писать стихи.
Врожденное чутье на слова, вкус ко словам ни разу в жизни не изменили ему. Едва научившись говорить, Северус начал донимать взрослых – особенно бабушку, пока та еще мирилась со сложным характером своей невестки Эйлин и навещала их домик в Тупике Прядильщиков, – требуя объяснить ему значение каждого незнакомого слова.
Он стал невольной причиной бурной ссоры между родителями, когда, движимый потребностью читать все, до чего только мог добраться, сунул нос в одну из книг матери и обнаружил, что написанные там загадочные слова как-то странно слушаются его. Отец бушевал над останками вообразившего себя птицей телевизора, а на следующий день, за завтраком из недосоленной овсянки, мама сухо объяснила Северусу, что это называется волшебством и что до школы такого больше делать не следует.
Уже в Хогвартсе он испытал подлинный триумф, когда опробовал на подпевалах Поттера первое изобретенное им самим заклинание, простенький сглаз, и убедился – да, работает! Злость и зависть, бушевавшие в Северусе, облеклись в три звучных слога и выплеснулись наружу, материализовавшись в виде роскошных фиолетовых прыщей на физиономии красавчика Блэка.
Точно так же – только не в заклинания, а в стихотворные строчки – он потом выливал все, что особенно сильно его мучило: многочисленные страхи и тревоги, ревность, тоску, запоздало и внезапно пробудившееся желание. И слова послушно вбирали в себя его боль, запирали ее в чеканные созвучия рифм, прятали за причудливыми метафорами.
Со временем преподавательская рутина пригасила страсти, блокнот в черном переплете затерялся в недрах письменного стола, но привычка играть словами осталась. Как-то раз, раздосадованный бездарным проигрышем своей сборной Гриффиндору в решающем матче за школьный кубок, он почти экспромтом сочинил в учительской эпиграмму на гриффиндорского капитана, да и было с чего – рыжий Уизли, в сумасшедшем броске поймавший снитч, едва приземлившись, пустился в пляс и здорово насмешил половину стадиона. Написанное на лице МакГонагалл немое изумление сполна искупило Северусу потерю кубка и поставленных на победу двадцати галлеонов.

Не забывай ночи без сна,
Где мы с тобой, ты не одна…

Никого, кроме Лили, он не оплакивал. Но часто, особенно в последний год, Северус заполнял часы ночной бессонницы мыслями о смерти, о том, куда один за другим уходили близкие ему люди.
Сейчас, в последние отведенные ему мгновения, их образы, очищенные временем от взаимных обид, размолвок и претензий, вставали из глубин его угасающей памяти, воскрешали редкие и оттого особенно драгоценные минуты близости.
Вот маленький Северус со всех ног несется навстречу заглянувшей в гости бабушке, предвкушая редкостное угощение – горсточку шоколадных конфет. Чопорная, всегда сдержанная дама принимает, как видно, энтузиазм внука на собственный счет, и в ранних морщинках вокруг ее глаз расцветает нежность.
Посреди футбольного матча Северусу становится дурно от жары, криков и густого запаха пива, и встревоженный отец, взяв его на руки, протискивается к выходу с трибуны через плотные ряды таких же, как он сам, крепких, грубоватых рабочих с ткацкой фабрики.
Маясь от летнего безделья, Северус спускается в кухню, где мать гремит кастрюлями, садится на стул верхом и в приливе откровенности жалуется на сверстников, которые без конца дразнят его за необщительность и странный внешний вид. Против обыкновения, мама не ограничивается нотацией, и они целое утро мирно болтают о всякой всячине.
Северус склоняется над почерневшей рукой Дамблдора, стараясь не смотреть в искаженное страданием лицо. Раньше его неизменно злили вечные недомолвки, нарочитая деликатность и всепонимающая улыбочка. Но теперь боль и беспомощность свели, наконец, директора с невидимого пьедестала, и, к своему удивлению, Северус испытывает щемящую сердце жалость.
Лили сидит напротив Северуса в библиотеке и вчитывается в его эссе о болотных фонарниках. Она смешно морщит нос, разбирая мелкий неровный почерк, потом, дочитав, поднимает голову. Ярко-зеленые, чистые, светящиеся теплом глаза – последнее, что появляется в его меркнущем сознании за секунду до…
Небытия? Вечности? Встречи с Лили? Встречи с Тем, Кто подарил ему Лили?