Регистрация нового пользователя

— У нас в Хогвартсе есть традиция, — сказал Дамблдор семикурсникам в то утро. — После Прощального пира те ученики, что покидают нас, в последний раз выстраиваются в ряд и пожимают руки профессоров, называя их по имени. Это символ вашего перехода от учеников к равным, от детей к взрослым. Я надеюсь, что это будет для вас особенным впечатлением.
У Гермионы это объявление вызвало чувство протеста. Она не любила, когда ей напоминали, что скоро ей придётся покинуть единственное место, где она чувствовала себя комфортно и безопасно. Хогвартс был пристанищем — не только из-за войны между добром и злом, бушевавшей за его стенами, но и потому, что здесь она находила цель и ощущала себя частью целого.
Большинство её одноклассников горело желанием вырваться за пределы школы, но там, в реальном мире, нет библиотеки, полной книг, которые можно читать, не нужно писать и переписывать сочинения, пока не найдёшь безупречно правильный оборот, нет профессоров, готовых обсуждать с ней новейшие вопросы теории.
Перспектива обратиться к своим профессорам по имени лишь заставляла её признать, что она не будет больше ученицей. Она даже не знала, умеет ли она делать что-либо ещё. Бывает ли такая работа — писать сочинения о неясных моментах в нумерологии? Она в этом сомневалась, но если и бывает, то вряд ли за это хорошо платят.
Профессор МакГонагалл — или теперь Минерва? — говорила ей на консультациях по выбору профессии, что она «может делать всё». Гермионе казалось, что эти слова — просто бесполезная чушь. Она понимала, что это подразумевалось как комплимент и ободрение, но «всё» могло означать «что угодно», а как ей выбрать? Она по большей части даже не знала, что ей было доступно.
И кроме того, будет неловко вдруг перейти от вечного «профессор» и «сэр» просто к именам. Это предполагало некоторую степень интимности, которую им навязывали. Она мельком спросила себя, чувствуют ли учителя то же самое. Была ли это очередная безумная идея директора?
Но опять-таки большинство профессоров уже и так называли её «Гермиона», так что для них не будет такой уж большой перемены. Единственным воздержавшимся был профессор Снейп. «Мисс Грейнджер» — никак иначе он её не называл за все семь лет учёбы, если не считать тех случаев, когда он оскорблял её, говоря, что она всезнайка.
И теперь меньше чем через две недели ей придётся назвать его «Северус». Эта перспектива ей не нравилась. Разумеется, она слышала, как его называли так другие на Площади Гримо, 12, но для неё, думала она, он всегда будет профессором Снейпом. Его внушительная фигура и вечно хмурый вид требовали уважения. Как часто она напоминала Гарри, чтобы он называл его «профессор», а теперь им велят, точнее, даже подстрекают их забыть всё это и обратиться к нему по имени.
Она понимала, что зациклилась на этом, но деваться было некуда. Она устала думать только об экзаменах ЖАБА, а она думала о них целых два года, с момента сдачи экзаменов СОВ. А это, по крайней мере, давало ей иную пищу для размышлений, кроме экзаменов и Волдеморта.
А может быть….? Да нет, конечно, нет. У неё была склонность говорить, когда не следовало бы, или говорить больше, чем нужно, но даже ей хватало здравого смысла на то, чтобы не …. Будь прокляты Лаванда, Парвати и их дурацкие игры.
На последнем курсе они начали играть в эту глупую игру, когда выбирались имена мальчиков, а затем, после каких-то сложных магических формул (одну из них Гермиона до сих пор так и не смогла вывести, несмотря на свой интерес к нумерологии), тебе говорили, за кого ты выйдешь замуж, где вы будете жить и сколько у вас будет детей. Без сомнения, это шло от того насекомого, Трелони, но они втянули в это и Гермиону в момент слабости.
— Ну вот, теперь выбирай шесть парней, — сказали они ей.
— Шесть?!
— Ну, само собой, Рон и Гарри. Так что ещё четыре, — сказала Парвати.
— Может, сами за меня выберете? — Это, безусловно, была её роковая ошибка.
— О-оо, ладно, тогда пиши Невилла, — велела Лаванда Парвати.
— И Дина, — добавила Парвати, её перо бешено строчило, а Гермиона со скукой наблюдала за этим и жалела, что мадам Пинс больна.
— Вот так, но нам нужно ещё кого-нибудь не из Гриффиндора… как насчёт Малфоя?
Гермиона сильно нахмурилась, но, похоже, это только сильнее вдохновило Парвати, поскольку та с удовольствием вписала имя Драко. Ей вдруг стало ясно, почему большинство её лучших друзей были мальчиками.
— О! И ещё нужен какой-нибудь профессор! — сказала Лаванда, возбуждаясь всё больше и больше.
— Зачем? — в замешательстве спросила Гермиона.
— Думаю, это очевидно. Девушке с мозгами, такой как ты, нужен кто-то подходящий ей по интеллекту… так, сейчас посмотрим...
— Это не очень-то честно, — возразила она. — Профессора-мужчины в основном все старые, а Биннс и вовсе мёртвый!
— М-мм… ты права, — произнесла Парвати, и на один краткий, блистающий, прекрасный миг Гермионе показалось, что она избавлена от того смущения, которое бы вызвала у неё возможность соединения с Дамблдором или Флитвиком.
— А как насчёт Снейпа? — вставила Лаванда. Лицо Гермионы вытянулось, она поморщилась с выражением неприязни.
Дело обернулось ещё хуже, когда после десяти минут вычислений эта парочка сообщила ей, что её суженый действительно профессор Снейп, и, видимо, им предстоит жить в хижине и иметь четырёх детей.
Можно подумать, Мастер зелий снизошёл бы до того, чтобы жить в какой-то хижине — она бы скорее подумала, что его вкусы выше этого. И он терпеть не мог детей! Это уж точно было видно из повседневной жизни. А главное, она бы прежде всего нипочём за него не вышла, то есть это, пожалуй, должно быть первым утверждением.
— Тебе лучше привыкнуть называть его «Северус». Было бы странновато кричать «профессор Снейп», чтобы заставить его вынести мусор или уложить детей спать, точно? — сказала Лаванда с противным смешком.
— Нет, не Северус…Севи! — возразила Парвати. Они так хохотали, что свалились с Гермиониной кровати, что было к лучшему, поскольку она уже и так собиралась их прогнать.
— Глупая игра, — фыркнула она и выскочила из комнаты поискать более приятной компании.
Но это имя к ней прицепилось. Когда на уроках зелий он двигался мимо её парты, вынюхивая какую-нибудь ошибку своим чересчур длинным носом, она не могла не улыбнуться при мысли о том, как она — да кто угодно, если уж на то пошло — называет его Севи. Когда он оскорблял её до тех пор, пока слёзы не начинали жечь ей глаза, она удерживала их, представляя, как ответит ему столь же ядовитой репликой, в ходе которой назовёт его Севи. Это была её собственная, личная шутка, от которой он казался более человечным.
Но вот теперь ей придётся назвать его по имени прямо в лицо. А что, если она проговорится, и это короткое уменьшительное, которое она применяла к нему несколько месяцев, сорвётся у неё с языка?
Нельзя допустить, чтобы это случилось.