Регистрация нового пользователя

Жаль, нельзя сшить любовь — нет лекал… Мирана могла бы сварить её: клевер перетереть с медуницей, спрыснуть горькими слезами, влить три стакана радости, посыпать ложкой печали. Да, обязательно добавить сахарную пудру! Вкусной любви без сахарной пудры не получится. И поцелуи… много поцелуев. Что я несу?..

— Шляпник! — командовала Ирацибета, давясь открытой и вульгарной «я». Пронзительный визгливый голос «кровавой ведьмы» до сих пор преследует меня, словно нитка, волочащаяся из припущенного подола.

— Шляпник… — снисходительно обращалась Мирана. «Я» слащаво расползалось из её холодных уст по Мрамории. Казалось, ещё чуть-чуть — и лопнут барабанные перепонки.

— Шляпник, — трепетно шептала Алиса. Я отдал бы все булавки, лишь бы ещё раз обернуться на звук её голоса. Он обыкновенный, таких миллионы, но для меня её нежный тембр стал единственным.

— Не забуду… — уверяла мисс Кингсли. Наверное, она не знала, что однажды маленькая девочка по имени Алиса в белом сарафане с легкомысленными оборочками ёрзала у меня на коленях и точно так же повторяла: «Никогда не забуду!», «Никогда…»

Безумное марево, окутывающее сознание, на мгновение рассеивается, и я понимаю, что пока между вороном и письменном столом нет ничего общего — мне не быть с Алисой. Ведь она не вернётся в Страну чудес, я больше не сошью ей платье, не вплету в волосы шелковые ленты. У мисс Кингсли другой путь: она погрузится в суету действительности, встретит своего Белого Короля и вряд ли вспомнит о чудаковатом полупомешанном друге из детских фантазий.

Таккери запрещает тосковать, угрожая отобрать мой любимый набор ножниц, а Нивенс косится на потрепанный терракотовый цилиндр — вот вам и друзья!

— Террант, — гнусавит Абсолем, — патологический мир не объясняется законами исторической причинности, но сама временная каузальность возможна только потому, что существует некий мир: именно он изготовляет связующие звенья между причиной и следствием, предшествующим и будущим*.
И тут Чешир вымурлыкивает, продолжая мудрёную мысль:
— Ха-а-а-йтоп, есть такое м-е-е-е-сто, мур-р-р, где каждый из нас бывает…
— Думай, — посасывая мундштук, напутствует «Вумная Гусеница».
— Ты знаешь, ты знаешь, — тараторит Маллимкун, суетясь и прыгая, как ненормальная — хотя мне ли говорить о нормальности! — по когда-то отменно сервированному столу.
— Все мы здесь не в своём уме, — в тысячный раз повторяет Чешир, растворяясь в воздухе.

Шебутная мышь смахивает последнее целое блюдце, из которого четырнадцать лет назад Алиса ела малиновый джем. Блюдце падает, и я, как в замедленной съёмке, бросаюсь к нему, пытаясь поймать, но не успеваю — оно разбивается вдребезги… Не удержав равновесие, распластываюсь на белых острых осколках. Они впиваются в ладони, и что-то коротит в сознании: Абсолем имел в виду призрачный необъяснимый мир фантазий…

На следующий день я шью жаккардовую скатерть, расставляю новый, неизменно белый сервиз, подаренный Мираной, и наполняю сахарницу. Посередине стола Таккери мастит вафельную фигурку Бармаглота — напоминание о Бравном дне, а Маллимкун тащит шесть креманок. Традиционно в пять часов вечера мы усаживаемся пить чай. Абсолем раскуривает кальян, Заяц деловито морщит нос и поправляет чёрную бабочку, всё время косясь на часы, Труляля спорит с Траляля о том, какая сушка вкуснее — круглая или овальная, а я перебираю монетки в кармане…

Отрадно предаваться безумию там, где это уместно** — в собственных мечтах. Я закрываю глаза, чтобы на несколько секунд встретиться с Алисой. И в тот самый момент, когда она погружается в сон — наши миры пересекаются, и моё безумие становится реальностью её забытья. Каждый раз она помнит всё меньше и меньше, но даже игольное ушко её воспоминаний дорого мне, как тысяча шляп.

Безумие одного человека — реальность для другого...
Т. Бертон

Довольная ухмылка красуется перед зеркалом в мастерской Шляпника — Чешир наблюдает, как Террант шьёт жаккардовую скатерть. Портновские ножницы ловко снуют по ткани, каждый раз заставляя Кота вздрагивать. Кажется, ещё миллиметр, и они отхватят проворные пальцы мастера.

— Не пойму, мур-р-р-р, зачем все эти условности? Тряпки, стекляшки, камзол…
Хайтопп не обращает внимания на маячащее синее пятно — он в грёзах. Ему чудится, как на разбитой лестнице снова появляется женский силуэт, приближается на пару шагов. Шляпник узнает в нём Алису.

— Прошу к столу! — он протягивает ей руку, и мисс Кингсли улыбается в ответ.
— Вернулась… — бубнит себе под нос, довольно жмурясь.

Чешир подплывает к Шляпнику и, помахав перед его лицом хвостом, убеждается, что Террант глубоко о чем-то задумался и его не слышит.

— Знамо дело, не о чём-то, а о ком-то…
«Ты меня поправляешь? — мысленно обращаюсь к голосу из ниоткуда. — Я вообще-то автор!»
— Не поправляю, мя-я-я-ур-р-р, а направляю…
— Безумие какое-то.
— Не какое-то, а шляпочное…

Словно наяву вижу, как на белом листе появляются острые зубы, чёрные усы, зелёные глаза. Мне становится жутковато, и позвать некого: в квартире, кроме меня, только две кошки, дрыхнущие под батареей.
Я ни разу не сталкивалась с необъяснимым, а тем более не разговаривала с героями своих рассказов.

— Всё когда-то бывает в первый ра-а-а-з.

Я постепенно успокаиваюсь. Наверное, это шизофрения. Хорошо, что для подобных случаев есть специальные заведения. После такого, пожалуй, я добровольно сдамся…

— Сначала напиши историю со счастливым концом для моего друга, а потом сдавайся куда угодно! — синее пушистое тельце появляется из монитора и садится рядом с клавиатурой. Хочется его погладить. Я протягиваю руку, но, услышав недовольное «мяв», отдёргиваю её, как от огня.

— О чём ты, Чешир?
— Хочет он встретиться с Алисой — булавка в помощь, но скатерть-то тут причём?
— Герои же не могут висеть в воздухе! Декорации, антураж…
— Очень даже могут, — Кот делает пару кругов и уменьшается до размеров спичечного коробка. — Ты пи-и-и-шешь про Страну чудес, а сама не веришь в Санту…
— В детстве верила, но так уж вышло — я выросла, и Санта растворился, как ты в конце книги Кэрролла.
— Ду-у-у-май, — настаивает Чешир. В моём мире он почему-то говорит голосом Олега Табакова.
— Не понимаю!
— Вот всё вам, людям, надо разжёвывать, — недовольно бурчит кошак. — Неужели не ясно, что ты тоже Алиса и где-то тебя ждёт твой Безумный Шляпник. Просто нельзя взрослеть…

Слёзы наворачиваются на глаза. Я вспоминаю, что когда-то могла выпить стакан солнечных зайчиков, вылепить лето и нарисовать ромашковую пустоту.
Чешир довольно мурлычет и начинает исчезать, а я набираю последние строки:

— Тогда передай Шляпнику, что Алиса обязательно найдёт общее между вороном и письменным столом. Только, пожалуйста, пусть Террант дождётся…