Регистрация нового пользователя

Я же вернусь и снова наступит весна...
Когда я проснусь, я увижу, что мне не до сна
который хоть и просится но вряд ли будет
Я так хочу, чтобы ты, я так хочу, чтобы я
дышали одной тишиной и не видели дня

Половина подсохшего корня мандрагоры - свежий здесь не годится... На этом легальные компоненты заканчиваются и начинаются полулегальные или вовсе запрещенные.
Вытяжка из копыт единорога… В классическом рецепте ее нет, но кто и когда его проверял? Тут она точно не помешает.
Глаза кораллового аспида, четыре штуки… Ну уж нет, двух хватит, иначе угробим ребенка. Хорошо, что она все-таки пришла ко мне, умная девочка. Мало кто еще правильно сварит это зелье, даже если и возьмется.
Кровь матери… Какое средство надежнее вернет уходящую жизнь? Представляю, сколько ей пришлось обивать пороги Министерства, давить на жалость и напоминать о былых заслугах перед отечеством, чтобы получить разрешение на изготовление зелья с человеческой кровью. Дурочка. Я бы сварил лекарство и без разрешения, и она об этом прекрасно знает. Но мы же честные и принципиальные гриффиндорцы, мы не нарушим закон, даже если речь идет о жизни собственного ребенка!
Кровь отца… Редкостный придурок. Никогда не мог понять, зачем она с ним связалась. Но сил у Уизли достаточно и здоровье отменное, а сейчас от него требуется только это. Пусть поделится своей силой с сыном.
Остался последний ингредиент… Я готов? Глупый вопрос, если нет – отказался бы сразу. Теперь все зависит от того, что решит зелье. Кровь зельевара здесь не просто для усиления действия, как это обычно бывает. Она должна связать все компоненты своей магией, и только благодаря ей лекарство даст нужный эффект. Тонкая алая струйка стекает по руке, и капли падают в багровый раствор. Когда они смешиваются с содержимым котла, жидкость светлеет, красный цвет переходит в розовый, а потом и в белый. Облегченно вздыхаю – все получилось, все прошло как надо. Снежно-белое зелье медленно кипит, и я остановившимся взглядом смотрю на его поверхность.
В глазах рябит от усталости, и кажется, что в котле кружится маленький снежный вихрь. Он затягивает, воскрешая в памяти то, о чем я так старался забыть. Теперь, когда моя кровь уже в котле, можно позволить себе отдаться чувствам и воспоминаниям, ведь сожаление и горечь уже не отравят зелье и не испортят многочасовую работу. Можно позволить себе мысленно окунуться в ту зиму, необычайно снежную, белую, как это зелье, и столь же полную запрещенных и опасных компонентов. Принесшую исцеление и жизнь в тот момент, когда мир рухнул, и впереди, казалось, уже ничего не ждало…

* * *

На первый взгляд, все было хорошо: война закончилась, и его даже оправдали – невиданные щедрость и милосердие со стороны власть имущих. Но боль и предательство по-прежнему жгли его сердце… Все, что двигало им долгие годы – необходимость выжить и принести пользу, желание отомстить, стремление как-то оправдаться в собственных глазах, – после победы потеряло смысл. Даже возня с любимыми зельями перестала приносить прежнее удовлетворение и временами казалась ему бессмысленной тратой времени. Мир вокруг возрождался, строился заново, залечивал нанесенные войной раны - а он чувствовал себя чужим, бесполезным и абсолютно одиноким в этом новом мире.
Профессор изо всех сил старался выглядеть, как и раньше, подтянутым и хладнокровным, но постепенно опускался все ниже и ниже. Необходимость все время быть на людях, преподавать еще заставляла его держать лицо, но вечера с бутылкой виски быстро вошли в привычку, а в выходные такие вечера плавно переходили в безрадостное утро, сулящее еще более тоскливый день.
Очередная годовщина победы становилась для него невыносимым напоминанием о том времени, когда он жил настоящей, пусть и далеко не счастливой жизнью. Пожалуй, он бы перестал посещать эти ненавистные ему празднества, но они всегда проводились в школе, и не пойти - означало слишком явно расписаться в собственной слабости. И он каждый год доказывал – больше самому себе, чем кому-то другому, - что не боится вновь войти в празднично украшенный зал, посмотреть в глаза выжившим и вновь услышать имена погибших. Год за годом он сдерживался, выслушивая слова благодарности от повзрослевшего народного героя, хотя тот еще мальчишкой копался в его воспоминаниях. А потом убеждал себя, что в состоянии видеть слезы на глазах почетных гостей и не сожалеть, что сам уже давно лишен этого благодатного дара – позволить своей боли выплеснуться наружу.
Медленно напиваться казалось в такой ситуации лучшим выходом из всех возможных, но с каждым годом становилось все труднее не перейти допустимой границы. Перспектива отпустить себя и позволить себе окончательно забыться становилась все более заманчивой.
И в тот год, в пятую годовщину победы, он, наконец, не удержался и переступил черту. Минерва несколько раз за вечер подходила к нему с вопросом, все ли в порядке, и Снейп сухо кивал и односложно отвечал, что причин для беспокойства нет, но она продолжала бросать на него встревоженные взгляды. Однако в какой-то момент он просто перестал их замечать. Он уже не видел практически ничего вокруг, смотреть на лица гостей сил больше не было, но отправляться в подземелья, лишаясь хотя бы видимости человеческого общества, хотелось еще меньше.
И он смотрел в себя, в надежде отыскать там хоть что-то светлое, то, ради чего стоило бы жить дальше. Милый образ, до сих пор поддерживавший его в самые отвратительные и тягостные моменты, возник очень быстро. Но отчего-то именно сегодня Лили, его персональный ангел, не дарила утешения. Отчего-то вспоминалось лишь то, что он никогда не был для нее тем, кем так мечтал стать, а оставался всего лишь приятелем, приятной компанией для совместных посиделок в библиотеке или алхимических экспериментов. Возможно, на эти мрачные мысли его навело наблюдение за другой юной магглорожденной ведьмой, присутствовавшей в этом зале.
С самого начала вечера он то и дело одергивал себя, но взгляд упорно выхватывал из толпы гостей стройную фигурку с каштановыми локонами, уложенными в замысловатую прическу. И неизменно находил рядом с ней рыжую макушку младшего Уизли.
«Как быстро они выросли…» - беззвучно шептал профессор, глядя на своих бывших учеников. Герои войны, кто бы мог подумать! Вечная заучка превратилась в милую молодую женщину, а гриффиндорский неудачник, долговязая и неуклюжая тень Поттера, – в рослого и сильного юношу. И ведь он-то смог преодолеть барьер, разделяющий просто друга и… не просто друга. Этот нелепый Уизли сумел заставить подругу детства посмотреть на себя не как на приятеля, а как на мужчину.
Это и было самым обидным – то, что Уизли, гораздо менее умный, менее талантливый и никак не более красивый, чем сам Северус Снейп, смог, судя по всему, завоевать сердце своей школьной подруги, а он – нет.

Подобные размышления стали отличным поводом для еще пары порций алкоголя, но вот заводить разговор с Грейнджер было все же лишним. Однако его тянуло к этой женщине, словно магнитом, и едва Поттер и Уизли пропали из поля зрения, он незаметно очутился рядом с ней. И она, как ни странно, оказалась готова отвечать на его совсем не вежливые вопросы.
- Поздравляю вас, мисс Грейнджер, вы наконец-то справились со своими волосами. Полагаю, это было нелегко, но ведь у вас богатый опыт борьбы с кошмарными чудовищами.
- Спасибо, что заметили, профессор. А я, в свою очередь, полагаю, что вам не помешало бы выйти на свежий воздух – вы явно слишком много выпили. Никогда не подозревала в вас склонности к алкоголизму.
- Люди со временем меняются. Я тоже не мог себе представить, что вы будете настолько нуждаться во внимании мужчин, что позволите одному из Уизли увиваться вокруг вас с самым недвусмысленным выражением лица. Вы ведь для этого ходите на подобные мероприятия - чтобы покрасоваться перед ним в откровенной мантии?
- Нет, профессор, просто у меня есть обязательства перед обществом, и я не хочу ими пренебрегать без особых на то причин. А вот что заставляет вас приходить сюда – для меня загадка. Вы, кажется, никогда не стремились ни к чьему обществу?
- Верно, Грейнджер. Но, увы, даже я не могу жить совершенно один. Иногда приходится создавать хотя бы иллюзию того, что рядом кто-то есть...

Она внимательно слушала не слишком связные рассуждения своего бывшего преподавателя, с пониманием глядя на него. Опасная это штука – понимание. Если смешать его с выдержанным настоем тоски и одиночества, да еще разбавить изрядной порцией виски – вполне может образоваться откровенность, а это уже совсем ни к чему, особенно с непривычки. И если по неосторожности глотнуть этой смеси, она ударяет в голову не хуже самого крепкого огденского, и вот уже и сам не замечаешь, как рассказываешь о зеленоглазой девушке с золотыми волосами и о подслушанном много лет назад разговоре.

…Вот тут, на этом самом месте. После того злополучного экзамена на пятом курсе, только чуть раньше позорной сцены, подсмотренной Поттером. Он с детства умел слышать то, что не предназначалось для его ушей. А исподтишка следить за Лили, незаметно наблюдать за ней, уже давно вошло у него в привычку. И он до сих пор прекрасно помнил, как она, смеясь, говорила подруге: «Сев? Конечно, он на меня смотрит, мы же друзья! Нет, никогда не замечала, чтобы он смотрел как-то особенно. Глупости, он не думает о девушках, я его знаю. И о юношах тоже не думает, что ты! Он думает только о магии. Да нет, у него не может быть ко мне никакого особого интереса. Это же просто Сев, я его сто лет знаю».
Гермиона слушала, ее карие глаза, казалось, видели все шрамы на его сердце, и он упивался этой отравой понимания и сочувствия.

Ужаснее всего было то, что он прекрасно помнил, что говорил, хотя и не очень понимал, зачем. Он даже видел, КАК на них смотрели ее друзья и знакомые, когда она забирала его с собой. Она категорично заявила МакГонагалл, что профессор не может сегодня оставаться один, тем более в своих подземельях.
- Там же полно ядов, кто знает, что придет ему в голову. Не может же он спать обездвиженный… Я побуду с ним, так мне будет гораздо спокойнее.
Конечно, мистер Уизли, не сдерживаясь в выражениях, возражал, но ей, похоже, было наплевать… А уж ему – тем более. Коктейль из виски и откровенности затопил сознание, и теперь мысль о том, что он останется один, казалась ему просто чудовищной. Кто-то должен быть рядом, когда он проснется, хотя бы эта девчонка. Потому что утром жить ему будет хотеться еще меньше, чем сейчас.
И она осталась с ним в его старом, практически нежилом доме, всю ночь просидев рядом. Он сквозь сон чувствовал ее теплые и ласковые руки и доверчиво прижимался к ним в ответ, отчаянно нуждаясь в этих случайных, но таких трепетных касаниях. Видел, как она задергивала шторы, чтобы рассвет не бил в его воспаленные глаза, слышал, как она передвигала склянки в лаборатории в поисках антипохмельного зелья.
А потом настал новый день, и все произошедшее накануне превратилось в какой-то абсурдный сон, не имеющий никакого отношения к реальности. Видимо, Гермиона думала так же, потому что ближе к вечеру она ушла - тихо, не прощаясь, когда профессор уже пришел в себя, и неловкость и стыд за вчерашнее поведение пересилили в нем желание быть с кем-то рядом.

* * *

Но с того вечера эта странная девушка заняла все его мысли. Он осторожно узнал у Минервы, что Гермиона поступила в Эдинбургский Магический Университет им. Анны Болейн и полностью перебралась в магический мир. И однажды он все же придумал причину, по которой ему было ну просто позарез необходимо связаться с мисс Грейнджер. Конечно, ему непременно нужно ознакомиться с ее последней курсовой работой – тема весьма достойная, краткий обзор этого исследования даже был напечатан в «Чарах и зельях», но кто знает, что осталось за рамками сухой журнальной заметки? И, разумеется, он разыскивал эту женщину вовсе не для того, чтобы снова хотя бы ненадолго почувствовать, что он не один.
Так он впервые оказался в ее комнатушке. Типичное студенческое жилье, просто комната и тесный коридорчик, заменяющий кухню и прихожую. Но отдельный вход создавал иллюзию собственного жилья, и профессор отчего-то чувствовал себя здесь очень уютно. Сначала это были просто визиты вежливости – сугубо деловые вопросы, ничего личного, как будто не было той ночи, которую она провела в его доме.
Очень удачная книга, не читали? Оставьте пока себе, вам она может пригодиться, а я прекрасно знаю, что такое жить на стипендию. Уже выбрали тему для диплома? Да, влияние магических свойств предметов на способы их трансфигурации – не слишком оригинальная идея. Но от этого она не становится менее актуальной. Хотите чего-то нового? Кто бы сомневался… Подумайте, как может вести себя при трансформации маггловская техника. Есть такое слово… Да, точно, электроника. Думаю, вам оно знакомо лучше, чем мне…

Потом Гермиона стала приглашать его на чай, и их общение приняло более дружеский характер. За партиями в шашки он делился с ней идеями своих статей в «Вестник Алхимика». Они болтали обо всем на свете и ни о чем, и в какой-то момент она между делом призналась, что уже не может спокойно заснуть, если он не заглянет к ней вечером хотя бы на полчаса. Это было невероятное и совершенно непривычное ощущение – знать, что где-то его ждут, что кто-то о нем помнит.
Незаметно пролетели месяц или два, наступила промозглая осень, и зима начала вступать в свои права. Время от времени выпадал снежок, за ночь покрывавший поля вокруг замка и Запретного леса, однако на городских улицах он еще не мог удержаться, обнажая наутро унылую грязь мостовых. Погода не располагала к прогулкам, но профессору нравилось встречать Гермиону после занятий в университете или библиотеке и ходить с ней по темным полупустым улицам под одним зонтом. Это было их крошечное пространство на двоих, отгороженное от всех проблем, от чужих людей, от мучительных воспоминаний и туманного будущего. Дом без стен и каминов, одна только тряпочная крыша, но в нем было тепло и уютно, потому что легкая девичья ладонь опиралась на его руку, обнадеживая и согревая.
Профессор и сам удивлялся тому, как быстро привык к этим вечерам. Ему ничего не обещали, более того, он прекрасно знал, что Гермиона – его Гермиона – по-прежнему регулярно встречается с Уизли. Но удивительно - в его жизнь вернулись краски, он вновь научился радоваться мелочам и испытывать желания - и это после того, как много лет он не мечтал ни о чем, кроме покоя!

* * *

С наступлением зимы Гермиона все чаще нервничала – приближалось время защиты ее дипломного проекта, за который она должна была получить степень Мастера Трансфигурации. Ее тревоги невольно передались и Снейпу, но это тоже были правильные, настоящие ощущения. Они наполняли его жизнью и своеобразным счастьем так же, как и спокойные вечера за чашкой чая. Профессор давно отвык переживать за себя – физическая боль его не пугала, смерти он не боялся, а душевные терзания стали привычной частью его существования. Но волноваться за кого-то было приятно, и он ни за что бы не отказался от этой сладкой боли. А сознание того, что он может помочь Гермионе, поддержать ее, наполняло жизнь смыслом.
Они все чаще допоздна засиживались в ее комнатушке, обсуждая предстоящую защиту и добавляя в проект все новые и новые подробности. Обычно они располагались друг напротив друга за заваленным бумагами столом, который служил Гермионе и рабочим, и обеденным, за что профессор постоянно пенял своей бывшей студентке. Но второй стол при всем желании разместить было попросту негде, и чем ближе к защите диплома – тем больше первый обрастал книгами, пергаментами, черновиками и заметками, которые постепенно переползали на широкий подоконник с бегонией в потрескавшемся горшке, занимали пол и комод, предоставляя тарелкам и чашкам ютиться на тумбочке рядом с кроватью.
- Мисс Грейнджер, если вы и дальше будете перекусывать чем придется по дороге из университета в библиотеку, то к моменту защиты от вас ничего не останется.
- Да-да, я знаю. И очень благодарна за то, что вы меня регулярно вытаскиваете куда-нибудь пообедать. В Mussel Inn было чудесно… Очень необычный интерьер, и мидии в горшочке – это что-то невероятное. Когда официант их принес, я подумала, что мне ни за что столько не съесть, но стоило только попробовать… Мне кажется, я никогда в жизни не ела чего-то более нежного и… домашнего, что ли, если вы понимаете, что я хочу сказать. Только не смейтесь, но мне хотелось свернуться клубочком возле камина и замурлыкать. Спасибо вам!
- Не за что. Мне просто интересно бывает посмотреть маггловский Эдинбург. К тому же, я кровно заинтересован в том, чтобы вы дожили до защиты и смогли озвучить ваши замечательные идеи, тем более что часть из них принадлежит мне.
- О да, вы мне очень помогли…
Когда Снейп наблюдал, как Гермиона встает из-за стола и потягивается, ему было очень приятно осознавать, что она чувствует себя в его присутствии свободно. И он тоже мог позволить себе вытянуть ноги на середину комнаты и, не стесняясь, любоваться тем, как блики от пламени свечей играют в каштановых волосах его собеседницы. Они оставались такими же непокорными, как и в школьные годы, но теперь это нисколько его не волновало. Перо в тонких пальчиках… Иногда ему хотелось прижать их к губам и ощутить тепло и шелковистость кожи. Когда подобные фантазии донимали его особенно сильно, профессор предпочитал поспешно откланяться, стараясь не замечать недоуменного взгляда Гермионы. Но сегодня мучительное желание… чего-то большего не накрывало душной волной, сейчас в этой комнате царили доверие и раскованность, и причин бежать не было. Пока не было.
- Все, больше не могу писать, спина уже разламывается. Прилягу на минуту, а потом поставлю чайник.
- Я сделаю это за вас, не суетитесь. Хотя найти в этом погроме заварку – задача уровня ЖАБА.
- Мне самой противно. Скоро тут заведутся змеи… Хотя вы, наверное, не имеете ничего против змей? Как только сдам диплом – все уберу. Но вы же понимаете, если я сейчас начну перекладывать бумаги, то точно забуду, где что лежит.
Это было так странно – бросать заварку в фарфоровый чайник для кого-то. Наверняка вместе с этой заваркой туда попадет что-то непредусмотренное. Привязанность. Нежность. Неравнодушие - назовем это пока так, за нежеланием произносить более громкие слова.
- А вы, профессор? Как вы защищались? У вас ведь есть ученая степень.
- Я закончил экстерном. Уже потом, когда преподавал в Хогвартсе. Сразу после школы мне было… не до того.
Конечно, он заметил, как она потупила глаза, вероятно, раздумывая – стоит извиниться за не слишком удачный вопрос или лучше сделать вид, что ничего не произошло. Но странное дело – вопреки ожиданиям, воспоминание не вызвало боли, как будто последние несколько месяцев в обществе этой девушки смогли сделать то, с чем не справились годы раскаяния в одиночестве. Между делом, между разговорами и походами к букинистам, он незаметно простил себя – роскошный подарок судьбы, о котором он даже не мог мечтать.
- У меня была самая скучная тема – разработка авторской программы преподавания зелий. Ничего интересного с научной точки зрения. Но знаете, на защите был забавный случай…
Чай готов, незначительный эпизод из прошлого – оказывается, в нем были не только кошмары – рассказан, и на тумбочке даже удалось найти место для пары чашек и тарелки с печеньем.
- Мисс Грейнджер!

Оказалось, что к тому моменту, когда он закончил говорить, она уже спала, прикрыв от света глаза рукой. Совсем девчонка, вон на пальце чернильное пятно. И свитер в катышках… Симпатичная, да, как почти каждая молодая женщина, хотя совсем не красавица. Но такая родная, такая близкая. И когда только успела проложить дорожку к самому сердцу? Не заблудилась в дебрях его сомнений и комплексов, не испугалась торчащих во все стороны колючек. Да и колючки эти рядом с ней подозрительно быстро спрятались, увяли, словно он сам, наконец, решился подпустить кого-то к себе.
Он какое-то время посидел рядом со спящей девушкой, допивая остывающий чай и слушая ее спокойное дыхание, потом набросил ей на ноги плед, погасил свечи и ушел.

* * *

С некоторых пор тишина комнат в школьном подземелье стала его раздражать. Рядом с Гермионой даже молчание становилось красноречивым, хотя он никогда не пытался проявлять к ней романтических чувств. Доверие – более прочная связь, чем страсть, и до сих пор он довольствовался этой связью. А теперь вдруг понял – отныне дружбы ему недостаточно, он хочет обладать этой странной девушкой во всех смыслах.
Это новое знание пугало, но закрывать на него глаза было бы малодушием. Он так долго прятался – от себя, от мира, от жизни, - что теперь хотел, наконец, совершить какой-нибудь безрассудный, но правильный поступок. Например, рассказать Гермионе о том, как много она для него сделала. Как много она для него значит.
С каждым днем это желание крепло. Тревожить Гермиону своей откровенностью накануне такого важного события, как сдача диплома, Снейп не хотел. Но как только она блестяще – а как же иначе! – защитится, он сразу поговорит с ней. Не откладывая ни на день, ни на час. Условится о встрече в маленьком кафе, закажет кофе, будет смотреть на украшенные к Рождеству улицы и ждать ее…
Он давно уже не ощущал причастности к праздникам, к этому волшебству, не имеющему ничего общего с обычной магией. А теперь у него даже есть подарок – кулончик-оберег, ничего особенного, но довольно красивый. Северус выбрал его потому, что украшение из затейливо переплетенных золотых полосок напоминало непослушную кудель ее волос. Покупка подарка воскресила в нем давно забытые удивительные ощущения, но еще поразительней был сам факт наличия в его жизни человека, которому хотелось сделать что-то приятное. Занятый этими мыслями, он посматривал на дверь кафе, готовый подняться навстречу девушке в клетчатом пальто.
Но время шло: час, второй, третий. Кофе опротивел, его сменило вино, а потом – виски. Праздничное настроение улетучивалось, сменяясь разочарованием. Чем больше он пьянел, тем больше удивлялся себе – как он мог поверить, что в его жизни что-то изменилось? Он всего лишь помог своей бывшей студентке написать диплом - было бы глупо с ее стороны отвергать такую профессиональную помощь. Но теперь, когда все позади, она наверняка празднует вместе со сверстниками. Каким надо было быть идиотом, чтобы предположить, что она предпочтет его общество компании людей, гораздо более близких ей по возрасту и интересам...

Гермиона появилась тогда, когда Снейп уже перестал ждать и только из-за охватившей его апатии не возвращался в замок. Стремительно влетела в двери, села рядом и легко прикоснулась к его руке.
- Вы еще здесь? Я даже представить себе не могла, что вы будете ждать столько времени! Мне так неудобно…
- У вас все в порядке?
- Да, «превосходно»! Но мне стыдно, что я заставила вас ждать здесь… Защита затянулась, хотелось дождаться, пока сдадут все. А потом ребята пошли выпить по сливочному пиву, я хотела уйти, но меня просто не отпустили. Разговоры все эти, поздравления, вы же знаете, как это бывает…
Он не знал – его никто никогда не дожидался, никто не настаивал на его присутствии в компании. Но сейчас было важно лишь то, что она все же пришла к нему.
- Как только я вернулась домой, то сразу же попыталась связаться с вами по каминной сети, думала – вам будет интересно, как все прошло.
- Безусловно, - с трудом выдавил Снейп. Только это ему и было интересно последние пять часов.
- И когда вас не оказалось дома, я решила… я подумала… Простите.
- Не важно. Пойдемте, я вас провожу.
Но сначала они немного прошлись по заснеженной улице. Зимняя сказка манила к себе, приглашая завернуть за тот угол… и за этот… и еще вот за этот домик – с мигающими огоньками. Магглы не хуже волшебников умеют создавать рождественскую сказку, к тому же ночь, как преданная любовница, прячет от тебя все уродливое, и видны только теплые янтарные пятна светящихся окон.
Нарушать царящую вокруг ватную тишину не хотелось, и перед тем, как аппарировать, Снейп просто обнял Гермиону, которая с готовностью прижалась к нему, и легко прикоснулся губами к ее виску.
Было так необычно ощущать бархатистость ее тонкой кожи и вдруг понять, что женщина, ставшая для него с некоторых пор единственной на свете, откликается на эту нежность.

* * *

При их появлении камин неярко вспыхнул. Северус уже хотел с сожалением разорвать объятия, но Гермиона почему-то не отпускала его. Он чувствовал щекой ее сбивающееся дыхание, купаясь в запахе ее волос, который будил в его душе самые противоречивые ощущения. И, наконец, осмелился прикоснуться к ее губам невесомым, почти невинным поцелуем. Но пронзительный ответный вздох отозвался в его сердце, в его теле - и вот он уже не может остановиться, лаская губами ее рот, прижимается к ней бедрами, тонет в ее объятиях...

Этот поцелуй не хотелось прерывать ни на минуту, казалось, стоит только остановиться, и все развеется, как волшебный сон, и больше не будет той изумительной близости, что сейчас зарождалась между ними.

Мужчина непроизвольно прижался бедрами к обнимающей его девушке, он тянулся к ней, забыв о существовании всего окружающего мира. Единственным местом для него стало здесь и сейчас, и он уже начал осторожно освобождаться от пут сковывавшей их одежды, когда понял, что тело предательски подвело его. То ли он слишком много выпил, то ли перенервничал, ожидая любимую, то ли подсознание упрямо отказывалось признавать реальность происходящего… Разгоревшийся было в крови огонь стремительно гас, и Северус уже готов был отпустить девушку и откланяться, когда Гермиона заглянула ему в глаза и шепнула - практически выдохнула - его имя.
- Северус? Ты… против?
Слов у него не было, но она поняла. Ладошка скользнула вниз, нежно поглаживая, будоража чувства и разжигая угасающий пожар. И он снова вспыхнул, сердце зашлось в запредельном ритме, сдержать который было уже невозможно. Он растворялся в ее голосе, который раз за разом повторял его имя. И вместе с этим именем он обретал себя, становился самим собой – просто мужчиной, истосковавшимся по нежности и мягкости женского тела. Он хотел умирать и рождаться вновь – вместе с ней, сейчас, здесь, слушая свое имя – и со стоном выдыхая ее.
Наступившее утро оказалось еще волшебней ночи. У него были и другие женщины, он уже переживал произошедшее накануне - пусть не так остро, не так ярко. Но просыпаться с кем-то рядом, лежать в мутном сумраке разгорающегося зимнего дня, вслушиваясь в чужое дыхание, ему довелось впервые. И очень хотелось вновь и вновь испытывать это чувство близости, не такое опаляющее, как накануне, зато дарящее покой и уверенность в том, что стоит жить дальше.

* * *

Однако объявить о своих чувствах вслух Северус по-прежнему не мог, да Гермиона и не давала понять, что ждет каких-то признаний. Когда она проводила вечера с друзьями, занималась поисками работы и другими делами, о которых не всегда рассказывала, а он вынужден был оставаться в школе, его грызло ненасытное чудовище – ревность. И он все больше понимал, что хочет заполучить женщину, вернувшую его к жизни, в свое безраздельное владение.
И Северус решился. Если ты перевернул всю свою жизнь, рискнул сорвать ставшую второй натурой маску, прыгнуть в омут чувств – глупо останавливаться на полпути.
Он купил кольцо и даже встал на колени перед своей бывшей ученицей, хотя один Мерлин знал, чего ему это стоило. И он сказал, наконец, те самые слова. В первый раз в жизни.
Гермиона смотрела на него с безграничным удивлением, но это было совсем не то удивление, которое ожидал увидеть Снейп.
- Северус, я польщена... Я понимаю, что для тебя это было нелегко… Встань, пожалуйста.
Он не двинулся и по-прежнему смотрел на нее снизу вверх, с трудом сдерживая колотящееся сердце, и тогда она сама опустилась рядом с ним на потертый ковер и нежно обняла за плечи.
- Мне кажется, ты переоценил мои достоинства. Я совсем не тот человек, который тебе нужен. В конце концов, я гриффиндорка, мои постоянные безрассудства очень скоро начнут тебя раздражать…
Оказалось, что он не был готов к отказу. Сердце замерло на середине удара, и Северусу показалось, что жизнь остановилась.
- Значит, ты больше не хочешь быть со мной? Ты считаешь, что мы должны расстаться?
Голос звучал холодно и мертво, и он увидел, как в глазах Гермионы промелькнул страх, а потом блеснули слезы.
- Что ты, я хочу! Но я пока не готова к семейной жизни. И ты… ты, кажется, тоже, Северус. Пожалуйста, давай оставим все как есть. Пожалуйста!
Разверзшаяся между ними пропасть увеличивалась с каждым сказанным словом, и Гермиона, словно в попытке удержать расходящиеся континенты, прижала Северуса к себе и торопливо зашептала сквозь слезы:
- Я не хочу тебя потерять. Нам ведь хорошо вместе. Мне – очень хорошо рядом с тобой. Но я не уверена, что это будет продолжаться долго. Давай еще немного подождем.
Внутри у него что-то умерло. Не любовь, нет, просто еще один кусочек души. Но страх потерять Гермиону, ставшую для него не просто частью жизни, а ее смыслом, заставил его переступить через себя.
- Хорошо, подождем. Я понимаю, тебе нужно время, чтобы привыкнуть. И мне, наверное, тоже…
Но слова звучали так холодно и безучастно, как будто речь шла совсем не о нем, совсем не о них. Северуса убивала мысль о том, что женщина, которой он открыл свое сердце, сомневается в нем и в его любви к ней. Наверное, будущее рядом с таким человеком, как он, страшило ее - и, в общем-то, в этом не было ничего удивительного.

* * *

А потом в мир ворвалась весна. Чувства, как им и положено, ожили и обострились вместе с пробуждением природы – вот только это были совсем не те чувства.
Чем дальше, тем больше Северус мучился от сознания того, что привязал к себе юную девушку, что ее сострадание и человечность, усугубляемые так развитым в Гермионе чувством ответственности, не позволяют ей расстаться с неподходящим человеком. К тому же, его постоянно терзала на первый взгляд беспричинная, но от этого не менее мучительная ревность. Многочисленные друзья, новые и старые, окружали Гермиону и были ей необходимы, но совершенно не вписывались в его собственные представления о счастье.
Он снова сам сделал первый шаг, предложив прекратить отношения.
- Не стоит тратить время на то, что ни к чему не приведет, Гермиона. Ты была права. Я благодарен тебе за все, но… пожалуй, на этом стоит остановиться.
Едва сказав это, он понял, что совершил очередную непоправимую ошибку, но поворачивать назад было уже поздно. В ее глазах было все то же, Мерлин его побери, понимание, вот только на этот раз профессор не был уверен, что они поняли друг друга правильно.
И жизнь его совершила очередной поворот, вернувшись в накатанную колею.

* * *

Ну вот, готово зелье, приправленное моей кровью, моей магией. Для кого я его сделал? Для умирающего ребенка? Или для его матери, для женщины, которую так и не смог забыть?
Даже сейчас, спустя годы, я до конца не понимаю, кем она для меня была. Знаю только, что кем-то очень важным, потому что когда она берет у меня из рук тщательно закупоренный пузырек и наши пальцы случайно соприкасаются, я вздрагиваю. Я стер из памяти все подробности наших ночей, но тело их помнит и отзывается волной нежности и сладкой боли.
Теперь она думает только о сыне. В ее глазах одна благодарность, безграничная признательность. Но старые привычки умирают медленно, а я так привык собирать информацию… И поэтому знаю, что у них с Уизли все не так безоблачно, как может показаться на первый взгляд. Конечно, сейчас они оба готовы сделать все для своего ребенка, даже потерпеть друг друга еще какое-то время. Но пройдет время, он поправится - я точно знаю это. И придет новая зима, с длинными холодными ночами, инеем и снегопадами. А зима для меня с некоторых пор – время покоя, тайной надежды и ожидания чуда. Я умею ждать. И надеюсь, что в один снежный вечер она снова придет ко мне. Не за зельем или советом, а просто так, как я заходил к ней раньше, в ту, первую, зиму. И, возможно, теперь она будет готова остаться навсегда, чтобы разделить со мной мое одиночество.